Это не просто прогулка, а, скорее, экскурсия по частной портретной галерее автора,
где представлены работы разных лет, составившие книгу «Дельфин сопровождения».
Уточняю: предложенное вам не вполне портреты — скорее - портретики, миниатюры,
наброски, но изображены на них люди замечательные, известные, а значит — вы вновь
можете сверить свои впечатления с восприятием автора.

Мою прозу забрали                                                 
Сервантес, Селенджер, Борхес и Свифт,              
а её заголовок приватизировал Юлиус Фучек -      

мне достался лишь мой непросчитанный стих -
лет за триста он многим наскучит.                   
                               Из книги «Нанки»

Дельфин сопровождения.

Не прикормлен, ничего не ожидающий –
не свободен, корабли сопровождающий.

На дистанции от булок и бутылок
рассекает зыбь его загривок.

Не протестный и не кадр в штате –
вымысел простора и свободы,
между горизонтов, как по карте,
на своем магическом канате
он выгуливает мореходов.

Что ему до груза и до флага –
не по курсу, а от Бога рядом.

Вылетит, обрадовавшись небу,
отсияет солнышку спиной
и сквозь брызги плюхнется в секреты,
названные с борта глубиной.

Физиолог старый
должен был успеть
прочитать под запись
собственную смерть -

лекцию такую
с тайною в конце,
чтоб не жечь впустую
муку на лице.

Академик старый
только о себе:
как слабеют связи
в ясной голове,

исчезает тело,
исчезает свет,
но закончить дело
отговорок нет.

Голос хрипловатый,
пульс неуловим,
лунные халаты
нимбами над ним.

Физиолог старый
строг и деловит,
клинику финала
лично подтвердит.

Крепок академик
на кругах сиих -
не заради денег,
а для всех живых.

Данте перехода
до незримых мест,
вся его свобода -
православный крест.

Не мольбой высокой
ужас затворить -
на последнем вдохе
суть не отпустить.

Остаётся важной
только точность слов
о себе и каждом
сквозь учеников.

Судьба человека

                                         Создателям фильма

Где в поруганном храме
ждут солдатики смерть,
он, мерцая очками,
что-то хочет успеть.

Он не рыщет полопать
и в карманы набрать –
только раны заштопать
и осколки достать.

Чьи-то кости составит,
замотает в тряпьё –
до рассвета управит
назначенье своё.

Не потомок Иуды
утром встретит расстрел –
я на хитрые судьбы
и плевать не хотел.

Затаясь, дожидались,
пятым пунктом годны –
объявившись, добрались
до подранка-страны.

Но «Судьбу человека»
снимал не семит,
за врача имярека
века свечка горит.

Мы лечили, где сами
ждали выстрела в грудь,
и не путайте с нами
эту хитрую суть.

Тот рассвет до расстрела
до нутра обнажал,
и казак про еврея
все как есть показал.

               Помин

                         1

До смерти в себе сохраню,
чтоб вместе со мной не зарыли:
одни проложили лыжню –
другие медали добыли.

Одни продавили сугроб,
пути протоптали без лоска,
в других не отыщешь двух строк
о гении Тредиаковском.

                         2

Кто зачинал эти плачи без края,
эти восторги и забытьи —
Тредиаковского поминая,
снидут на долы печали мои.

Зело ж налетали да крылья подстёрлись,
размерами взнузданный голос мозолист
рассыпала строчки старушечка СОВЕСТЬ
и что-то бормочет к уходу готовясь.
 

            Бетховен

Это ж сколько приготовлено
всяких вкусностей судьбой -
как прекрасна жизнь Бетховена,
если это не с тобой.

Впрочем, разве наказание,
а не сладостный успех:
многотрудность умирания
приподнять – свечой за всех.

Хоть завидуй, хоть с обидой
виноватых отыщи –
на него, на инвалида,
осуждён гран-при души.

Не в качалках накачаться,
грим грузя на хилый срам,
а дослушаться до старца –
он не выбрал сохраняться,
добывая силу нам.

          Сальери

Его провожать испугались:
там много холерных могил,
у входа чуть-чуть потоптались,
и - гроб к назначенью поплыл.

В согласии с Божьим обрядом
неловкий седой господин
без шапки с опущенным взглядом
со скорбной телегою рядом
ворота прошел один.
Землицы бросил, простился
и долго, так долго стоял...

А тот, кто дойти не решился,
а если по сути: предал,
точнее, все остальные,
их множество - остальных,
тому, одному, - не простили:
“Пошёл - значит, что-то грызёт!”.
И то, что они сочинили,
так радостно подхватили
на все поколенья вперед.

Народы всегда умели
на тех, чья душа на пределе,
свалить ядовитый груз.

Я ставлю музыку Сальери,
за душу Моцарта молюсь!

Андерсен

Разноцветных снов причуды
отмуштрует голова,
заколдованный в зануду
век выстраивал слова.

Весь застёгнутый в законы,
всем – очками застеклён,
всей бедою потаённой
снаряжал посланья он,

чтоб дошли, не распылились,
рассказали о  стране,
где русалки обратились
в веру в принца в глубине,

где зима соорудила
ледниковую печать –
в Герде отогрелась сила
те глубины продышать:

чиркнет спичкой не напрасной
и дотянется лучом,
вместо Августина – Гансик
выдохнется над плечом,

выведет за прах окрестный
по проходам неземным
в свет лужайки поднебесной,
там, где мальчик различим.

    КАФКИН ДОМ

                   1

И вокруг, и наверху
века изобилье,
мальчик спрятался в шкафу,
а его забыли.

Неказистый шкафчик тот
стуки не тревожат,
паутина отрастёт -
пыли приумножит.

Как мальчонка обретал
квоту на спасенье,
как на ощупь выживал -
мистика везенья.

Где ни солнышка из дыр,
ни огней подземки,
он примерил Божий мир
через створки-стенки.

Для затвора не гарант
и заслон древесный -
вот влетает юркий квант
вести бессловесной.

Вот догадок светляки -
смыслов микросхемы
в самой тесноте тоски,
в темноте без тени.

Чтоб в пожизненной норе
у пустот в фаворе
взять в июле на заре
самое живое.

                   2

Кафка Франц пугает тёмным,
каверзно в туман заводит,
раскопал туннель бездонный —
не  пойми,куда выводит.
 
Ставшие поводырями
водят толпы с фонарями
расковыривать проблемы,
про себя писать на стены.
 
Что ж не вызнал Франц печальный
этой толчеи сакральной?
Не просёк с высот вселенной
про тур- бизнес сокровенный?
 
Видел,видел — просчитал,
завещаньем запрещал.
 
Только разве это грех
ковырять не здешний прах,
то на корточки присев,
то на цыпочки пристав?!

СОН ОБ АМЕРИГО

На передней мачте
мачо-морячок
складывает пальцы
в грязный кулачок.

Грозный наблюдатель
зырит за прибой:
выпер не по карте
материк чужой.

Вставило кораблик
не понять куда,
выдавила пальмы
мутная вода,

Крашеные рожи,
перьев парашют,
руки в красной коже
копьями трясут.

Вот такая тема
на краю земли -
прожигает темя,
кружит корабли.

Заражало жженье
с бака по корму,
и сошло затменье
крестному уму:

Пушки и мушкеты
бухнули с бортов
и снесло планету
с трёх её  китов,

и матросик зоркий
с пьяной мачты слез,
и, сорвав подпорки,
заскользил, как с горки,
в Божий мир прогресс.

На горбатом теле,
где лесам рости -
трассы и тоннели
поперёк пути.

Пришлый

- Ходит, смотрит – чего непонятно…
- Не такой – ни туда ни сюда!
- Это - сколечки трезвый.
– Обратно –
не умымшись и порет с утра.

- И избу содержал бестолково.
- И хозяйство совсем позабыл…

Не любили в деревне Рубцова:
не работал, не так говорил.

ПАМЯТИ ШАЛАМОВА

Вам в десерт - о мирах параллельных судить,
я оттуда и не вылезал,
кто придумал так сильно меня не любить -
самый смак приберёг на финал.

Мне не в окна глазеть, не дверями скрипеть -
видеть скорби на всякой губе,
эти позы, угрозы, и слёзы, и снедь -
параллельно смотрящим - дырявая сеть:
меж ячеек зависнув, запомнить успеть,
чтоб поутру проснуться в себе.

Параллельно - то сверху, то снизу следить,
как ваш страх выбирает пути,
и орать, чтоб хоть нескольких предупредить -
в ваши стены стучать,
в ваши сети входить -
это ж надо так сильно меня не любить -
дать свободу от всех взаперти.

                     Блок

                              1

Как Лермонтов, рождённый стариком
с внутриутробным знанием невежды,
он с появленья был произведён
в поручики пространства без надежды.

Вот потому не верил никогда
закупоренной правилами бочке,
ему за это от небес – БЕДА,
а вам – простор прогулок на цепочке.

                              2

Он от вас улетел –
у бесплотных нет мест среди тел:
не найдут, не добьют, не обнимут,
так – пожизненно врозь:
каждый встречный проходит насквозь –
всё ж образчик пустот
для чего-то в толкучку закинут.

Но заданием грузят не здесь,
эта весть – на уход пониманье:
долго трогать
то камни, то плечи, то жесть
и плутать в осязаньи.

Остается терпеть:
пить, жениться, прощаться и петь,
то в тропинку, то в мостик играя,
а потом улететь:
изучайте,
сотрите,
читайте, забудьте –
я знаю?
Что не кладь в вашу клеть?!

И – нарыли:
одели, галдели, гордились,
корили – всё зря –
проскочив, не задели,
просто в зеркало поглядели
сквозь тебя.

                 ЛИЧНОЕ

                              1

Не из гордыни выдали себя,
и - уж не ревность внесена в скрижали,
что им открылось –
то и охраняли,
понятно что –
ещё назвать нельзя.

Стигматы пистолеты проставляли –
убивших не подняли до гвоздя.

                              2

Вот январь кусает руки,
над балами плети вьюги,
ты востребован от скуки –
не прочтут, так посудачат:

самый чистый, самый тёмный,
многодетный и бездомный –
свет небесный непрощённый,
о бездонный бедный мальчик!

                              3

Снится сон:
мальчик запряжен.

За спиною сани,
а в санях – мы с вами.

Возница без рожи,
да вожжи без дрожи.

Жжёт сон:
мальчик запряжён –

спина изломалась –
да недолго осталось:

верит уздечке,
спешит к чёрной речке.

Вот так сон –
как в подвале стон:

не дразни закон –
выйдет поделом:

сани, рожи, дрожь –
впрягся – не уйдешь:

что хлябь, что мороз –
двести лет так и вёз.

А за эти чудеса
распрягают в небеса!

                              4

               Лермонтов
                  (конспект)

В начале –
тяжесть тусклых душных строк,
потом –
ещё не озаренье –
лишь движенье,
как кружится над свечкой мотылёк,
но каждый круг –
в добычу ускоренья.

И вдруг –
как бур прошёл сквозь потолок
и рассквозил канал,
и луч заката смог
протиснуться и высветить пролог,
а там – и со звездой соединенье
случилось,
предъявив предчувствие и срок.

И вот –
все отворилось,
и поток
ворвался, затопил,
сомненья вспенил
между крючков ролей,
садков определений,
где в бездну водопад
без выбора волок –

там выстрел выхватил
и за собой увлёк
в другой чертог –
под суть предназначенья:
чтоб взгляд печальный
не сближаясь мог
следить погибель нашу
вплоть до воскресенья.

Такое чудо предварил нам Бог
в залог зарока самоистребленья.

                              5

Я тратил темы, тайны, семена
и, рассыпаясь, богател корнями,
с меня стекали потом времена,
и перемены чистили дождями,
и вовлекала в заговор весна
и засылала в осень на заданье –
оттуда донесений письмена
я высылал, расходуя призванье,
за что сажала в пустоту зима,
суровый срок давая в наказанье,

(всё можно было предсказать заранье,
но – за незнанье любит новизна)

круг замыкали прах и прорастанье,
а в центре – память потчует вина,
и сверху - дразнит смыслом мирозданье:
и прока нет, и не достанешь дна
(но каковы секунды – как пираньи –
когда сгрызут последнее страданье,
там, в пустоте, какая тишина?).

                              6

Когда-то не казалось, не касалось,
не представлялось в параллельном далеке,
вдруг, как повестку предъявила старость –
до хруста сжалось в горьком кулаке.

Когда и уходящие забыли –
пришедшим ли терзаться пылью тем,
я пульсом чувствую,
как жжётся память Мцыри
и не даёт прижиться среди стен.

Предтеча Маугли, обратный знак возврата,
цветок в горшке корнями вспомнил лес –
когда-то в романтизм сослали плутовато
реалити застенка до небес.

                              7

«Куда ж нам плыть...»
Как жить?
А вдруг расскажут!
Пока щадят — лишь позволяют зрить
попутные пейзажи:

вот над рекою скит,
вот за рекою скот,
вот лодку между них течением несёт.
На лодке той я нацарапал имя -
своё, безвестное, меж тесными другими
(всем встреченным я был всегда не тот,
а лодочка, глядишь, куда-то доплывёт).

По борту справа — скот,
по борту слева — скит,
по курсу — лысый скат над ряскою торчит -
так и живу — куда река течёт,
веду пейзажам выданным учёт.
А если допечёт или наскучит -
шампанское посильно развлечёт,
как сказано у лучшего из лучших.

            РОЛЕВАЯ ВЕРТИКАЛЬ,
                             или
       ВЫСОЦКИЙ, 30 ЛЕТ СПУСТЯ

... плетью и ветром, и веком измучась,
канули кони, и пропасть им впору пришлась -
я ж и за то оттерплю свою участь,
что в твоих песнях не завралась.
из «июль 1980»

Когда вызывают, как зуммер, небесных посланий поток,
когда предлагают себя в пропускающий сущее провод,
вопли предтечей не расшифруют итог -
какой в этом прок, когда ты настойчив и молод.

Когда ж напряженье достигло немыслимых вольт,
чтоб полный накал выжигал неготовое тело,
тебя не отпустят - ты выбран, ты - именно тот,
но, выкипев, кровь твоя дней твоих не обогрела.

Для алчущих с детства приманки из бездны висят,
и нет ещё средства - залить отворённый разряд,
лишь неосторожно открытых находят с высот -
какая элита - без права, что кто-то спасёт!

Где участи вольный заложник гулял под конвоем небес,
насытится правдой острожной порожний чужой интерес.

До клеточки выжатый нами,
свой плен обживал не здесь -
в архивах за облаками
осталось как было и есть.

Юрию Шевчуку

                    1

Я другой –
я такой же, как ты,
но приближен к себе,
когда слышу тебя
в трезвый миг обожанья.

Я такой, как и ты –
весь другой,
весь по горло в протёкшем миру,
не от мира –
догадки и знанье.

Я другой –
нелюбимый,
запасников тёмный тайник,
но едва ты возник – память в крик,
проморгавшись – я жив,
как загадано прежде:
этот срок – не на миг,
эта даль – из породы веков.

Кто придумал про зависть:
мне горло петлёй
из плечей доставала любовь,
и шашкой казачьей
до пупа развалила надежда.

                    2

Он просил у Гаранта
всех времён, всех миров:
- Сотвори Россинанта
из российских снегов.

Пусть давно ты не внемлешь
нашей мутной стране,
эту чахлую немощь
подари лично мне.

Я собой не навьючу,
подков не прибью
и овсом самым лучшим
бока округлю.

Подари Россинанта -
не в ресурс похвальбе,
не татушкой таланта -
лишь прорехой в судьбе,

чтоб в прогулках полночных,
ковыляя вдвоём,
постигали бессрочный
безымянный закон:

крылья мельниц над миром,
в миру — жернова,
над вечерним кефиром -
грустна голова.

Клячу цвета сугроба
как ещё применить -
научу понемногу
детишек возить,

обеспечу как надо
пенсион худобе -
подари Россинанта
добраться к Тебе.

Так, глядя виновато
в морозный закат,
он просил у Гаранта
Россинанта на фарт.

                                     Памяти Беллы Ахмадулиной

          ПРИМЕТЫ

                        1

Я склоняюсь над нищею Беллой,
над холодной опрятностью строк,
а за окнами пляскою белой
декабря приближается срок.

Начинается с неузнаванья
примелькавшихся линий и лиц,
типовые обжитые зданья
обнажаются мукой больниц.

Рвется в комнаты белая пляска,
плещет пеною в окна. И вот,
хоть с опаской стремится в огласке,
отчуждается прожитый год.

Окунаюсь в чужие итоги
за столбцами опрятной беды
и сейчас различу на пороге
невошедшего счастья следы.

Это будет прозренье скитальца
(путь велик от стены до стены),
в кулаки не сжимаются пальцы,
затвердевшие от вины.

Но у снега завидная участь -
объявлять обновленье судьбы
и, глумлением ветра измучась,
вдруг разгладить усталые лбы.

От страниц замерзающей Беллы,
от бунтарства за белым стеклом
затевается почерк несмелый
за, казалось, застывшим пером.

Сочиняется бедная повесть,
а вдали, совершая обряд,
к смене музыки мира готовясь,
как приметы, поэты стоят.
                                                1975г

                        2

               Ушла ...

 

Ангел покинул нас,
совсем без него — беда...
 

Часовенка, тихий спас,
тропинка в живые года,
ниточка в небеса,
эхо из глубины —
вот и все чудеса
и ни какой вины.
 

Что ж ты ещё постиг
в этой не здешней судьбе
плачущий грязный старик
с крошками в бороде?!

                                            30/11/2010

Впечатление на тему Бродского

                              1

Ты думаешь - как выглядит поэт?
Как ты, как все - как все,
но на подмостках - сразу как не плотский,
и третий вариант - где Нобеля проект.

Управленный десятком мыслей, Бродский,
раздутый парой деревенских лет,
не в минус обналичил свой запрет,
не скупо поддержав
обычай наших бед:
значенье пухнет, светится портрет,
вот и макет -
недорого, но жестко:
предельно - где он есть,
и беспредел - где нет.

Камо грядеши - а?
А вот вам и ответ:
когда до кольцевой размечена полоска,
то уж совсем не нужен волчий след.

Всё, всё - уже молчу…

Ой, я на что-то сел!
…простите… - ваша соска…

                              2

Так сколько Брюсов Ли
в Китае и вокруг -
один на сотню или пять на тыщу? -
что с монтажа оплаченного взыщешь,
но надо ж, как подмял и зрение, и слух!

А вот у нас не счесть рифмовщиков души,
и честь в страданьях прозревать -
минуют единицы,
пусть Нобеля завет
свой выбор совершит -
но как же каждый угодить спешит,
обожествляя всякую страницу,
чтоб двух залюбленных
к Голгофе примерять
и всех загубленных не устыдиться!

Я близких и не смею упрекать,
но к набежавшим - стоит обратиться:
неужто так пугает благодать
бескрайней нашей певческой темницы,
где, если вдруг не доглядит призванье -
так сразу: свет и корм,
придуманный для птиц,
и клетку -
в безопасность доживанья.

Как мстительно впивается признанье,
протиснув лапку в прутики границ.

                              3

У нас, конечно, знаки поменялись,
но не растратить культов изобилье:
когда-то ближних тараканищ убоялись -
зато уж как заморских возлюбили!

Страну меж брёвен тискают баграми,
но транс доступных истин - ублажает,
и шлюха - жрицей вносится в программы,
с ней рядом и богов припоминают.

Я слышу поступь командора -
здравствуй, Постум,
мы выпьем после,
а сейчас - послушай:
у нас такое - ни зима, ни осень,
и ты - из всех щелей по наши души.

Воруют строки запросто и часто,
и я не утерпел -
о муки покаянья!
И всё ж:
взалкавший блага - стоит изваянья,
но -
пофигисты мне милей энтузиастов.

                              P.S.

                                              М. Козакову

Сквозь понтоватый текст
пустоты угадаешь,
но, вслушаясь в тебя,
признаешь волшебство.
Он прав, что не любил,
как ты его читаешь -
ты гениально дочитал его.

     Мелькнувшие

                              1

              Ильин дом

Бездонно прозрачный мальчик Илья –
Божий пароль в мир пост-серебряного бытия,
где толпятся мороки мутной порой,

где я – чудом выживший изломанный старец
с непрочёсанной бородой –
и кому, и на кой
такой?
Я – измученный тяжестью звук,
я – кавыка, строка поневоле –
кем-то вызван,упав в от кого-то свободную роль,
контрабандно тревожить юдоль,
где Илья с Михаилом, проникнув за заданный круг,
парят над убежищем роли.

                              2

            Борис Рыжий

Всё —  впечатленья,впечатленья...,
а пониманья зрелый срок
не дал ему благословенья —
лишь россыпь падающих строк —
зрачков и жизни соприкосновенье.

(Кураторами смыслов чтима смерть —
зело — коррида раннего заклания,
духовно поживиться и трендеть,
как тягостна поэту мира клеть,
т. е. телесное существованье.

Как много вкусного и тайного
для чуть-элитных пустозвонов —
спиной к пространству чуда гениального,
раздуть мирской талант в обновку арт-сезонов,
сугубо на дизайн загонов( ой!!) салонов
и комментариев с метеоризмом эпохального.)

О Господи, да кто ж осудит
свалившего за облака?!
В нём проросло ,что в правнуках пребудет,
но не взросло(!!чуть не сказал «пока»).

Кириллу Ковальджи

Пост-зимняя капель текла,
пост-зимний ветер целил в грудь -
в арбу управили вола
на долгий предвесенний путь.

В зенит возведены рога
подковкой счастья роковой ,
и бессарабская арба
гремит московской мостовой.

Возница, вожжи не тревожь,
ответь таможне — что везёшь?
- Туда за горы, за кордон
везу восьмидесятый сон.

Филолог Фима

Не предсказуем наш Творец —
ей Богу, варежку раззявишь —
играет Фима Жиганец
на колтунах тюремных клавиш.

У чистоплюев нет пути,
призванье призвано спасти
того, кто губ кривить не будет —
какую нить не зацепи,
ведёт клубок из мути к сути.

Клубочку только угоди —
болото с морем по калено,
клубочек знает как зайти
за грань,где всё давно нетленно.


Во истину тернов венец
у слов под проволкой колючей,                 
из маргинальнийших созвучий,
слагает фугу Жиганец.
(Век вульвы не видать,он — лучший.)

Шифрованное бормотанье
сонорной ширме не сберечь,
прими ж своё истолкованье
не растаможенная речь!

                 Моя строфа о Пастернаке,
продлённая повтором телепередачи 1980 года.

Ты роскошен и напитан,
будто в августе деревья,
к зрелости — тобой воспитан,
в старости — тебе не верю.

Но два русских человека,
Солоухин и Исаев,
приоткрыли строк секреты,
обожанья не скрывая.

Фраз напыщенных чураясь,
словом окая степенным,
мыслью собственной срастались
с речью, засланной вселенной.

Но два русских человека,
Наровчатов и Ефремов,
вызывали из просветов
то, что было слов не тленней.

И душевно,и резонно,
и без недомолвок тусклых,
ни каких жидомасонов —
всё по-русски, всё по-русски.

Через опыт мой стотонный
как воробушек случайный
русской речью обновлённый
чуткий звук первоначальный.

Новелле Николаевне

Был я в отроках сонно зашторен
цепенел, отбывал - не очнувшимся слухом впитал,
а опомнился — оказалось:
над макушкой моею
тихий ангел мне жизнь нашептал,
прикасаясь к гитаре, чтоб  точнее слова прошептались.   

Был я в юношах крепок породист, а -        
растерянный  ум мой
оставался со мной в неладах,
но уже различал охранительный шёпот,
как украли цыганку,
как меня потеряли в песках ли? В горах? Или в море,
а, может быть, в городе -
выкупить право на гибель и знания страх
и на этих правах отсудить выживания опыт?

Не покинул мой ангел надплечный и безумную зрелость мою -
бормотали про жизнь не в раю аккуратные струны:
про кораблик в покрытом потопом одураченном веком краю,
про шарманку напрасно скрипевшую то,
что со сцен не скривляли и не изолгали с трибуны.

Вот я стар и спокоен — иссякло, что можно терять:
ни страны и ни дома,
ни страха, ни завалящей засохшей надежды -
добросовестный ангел,  ты смог это всё предсказать,
не сбежать -
и спокоен, и рядом, как прежде.

Не придуманный ангел,
как прежде ты стоек и тих,
не обманны твои осторожные струны,
среди каверз вип-выживших и воровато крутых
мы с тобой безнадёжно живы и бессовестно юны.

      Константину Кедрову

Cелёдочка, грибки, огурчик нереальный
и сковородочка картофеля —
связь с Истиной многоканальна
и мультепрофельна.
 

Внутрях есть всё ,что ждёт снаружи,
снаружи — я, но только — уже,
поскольку там такие стужи,
что сжатия не избежать,
переквантуешься и кружишь —
себя — в себе не обнаружишь,
вдали — себя не миновать.
 

Мегометафора утробна,
и в ней вселенная подобна
бездонной флешке —
вставь в гнездо,
залезь под пятое ребро
и тискай Сириус свободно,
et cetera — зело борзо.
 

Связь с Вечностью — паравербальна,
завизуальна,антисмысленна,
как третья рюмочка хрустальной
сорокаградусной, сокральной,
под помидорочку, « За истину!».
«За весь родной антропокосмос,
чтоб по галактику наш нос врос!»

 

                         P.S.
 

Фартовый фрайерок во фраке
шёл в безфонарном августовском мраке.
Хоть различить лица его не смог,
он подарил мне радость удивиться —
белело нечто пухлое в петлице,
шуршали фалды под шуршанье ног.
 

Прошёл и растворился без остатка,
прошли года — уж фонари стоят,
но то, что-то то был враг миропорядка —
едва приму чекушку без остатка —
в лопатках все мурашки подтвердят.

Татьяне и Сергею Никитиным

                            1

Легко ли признавать на склоне лет
сколь стыдно мои строки сиротели —
поэт в России — не вполне поэт,
когда его Никитины не спели.

Как апоптозом выжженный листок,
не встретив восходящего потока,
слетевший стих кружится среди ног,
для музыки не раздобыв предлога.

Когда ты искушён и заклеймён,
и призван этой речью воспарившей,
каких ещё желать себе времён,
когда в твоём их голоса отыщут ?!

Печален я — со мной музыки нет
меж тёмных слов моих затеявшей рассвет...

                            2

                 ТАНГО 2010.

Приходит время, с юга птицы...
Есть срок для каждой небылицы,
и вот печально смотрит зал,
как с песней что-то происходит —
слова всё те же, но проходят
из тёмной стороны зеркал,
как будто подали вагоны —
пусты весенние загоны —
прощальной музыки вокзал
и слёзы, слёзы...

Проиграли...
Страны погибшей тяжек холм,
и мы, что ей принадлежали,
ещё заученно поём
и ждём посадки на вокзале —
не то чтобы не ожидали ,
но были слишком влюблены.
(Поющие — не зажигали,
но добавляли тишины.)

Отправка,позади — пустоты ..
-Мы проиграли...
-Что ты, что ты!
-Как можешь это говорить?!
Шансон иллюзий радикальных,
не ловкий в таинствах прощальных,
смиреньем свечек поминальных
пришёл за жизнь благодарить.

Либерал

Ты был ни при чём,
а стал стукачом -
о чем говорить нам, о чем?
Быть может, тебя оттеснили плечом,
быть может, поймали на чем?
И типа того: обнесли калачом?
а, может, не знал что почём?

Когда ж разрешили -
и всё нипочём,
ты первым из дятлов оделся грачом,
и чистил ботинки своим кумачом,
и всюду старался поспеть -
текли дивиденды веселым ручьём,
и стал ты огромен и не уличён:
кто знал -
оказались ни с чем и ни в чём,
а прочим - не разглядеть.

Ты был стукачом -
а как ни при чём,
и все ж утверждаю:
ты обречён -
не в папках архивных твой выбор учтён ...

Мы заново этот забег не начнём,
не встретимся взглядом
и рук не пожмём -
о чём говорить нам?
О чём?

По поводу либеральных СМИ.

Станиславу Куняеву и Ирине Дедюховой.

Они — гадёныши — что спорить —
поверх дерьма —  чуток золы,
их место — в кухоньках злословить,
но, только мзднуть, уже — орлы,
готовы Бога объегорить.
А Вы?

Они везде из третьих лишних,
ворующих у каждых двух,
в их маскировочках  публичных
древнейшие черты барух.
Их поднимают и вставляют,
татуя  нимб у головы,
и, обтусуя  все углы,
они — всем смрадом расцветают!
А Вы?

Они  освоили лекала
для кройки лжи за упокой,
но то, что им страна  внимала —
вот тут вопросик роковой.
Они — творенья низкой пробы,
но платной миссией горды
снабженцы падшего народа.
А Вы?

                       *   *   *

Жил негромкий поэт Соколов,
сохранял между бережных слов,
как прозрачность лесных паутинок,
свет и цвет первородной листвы
и судеб уходящих следы,
и секреты заросших тропинок.

Жил Самойлов негромкий поэт -
он процеживал сумерки лет,
накопившихся в нашем остроге –
даже там найдя янтари,
огранял их в рифмовки свои,
заслонясь от проезжей дороги.

Есть Чухонцев, не шумен, не тих :
снарядит в путешествие  стих -
и неспешно - пешочком, пешочком,
 что ни встретится - то и есть -             
не в успех, не в утробу, не в месть
разместит по проверенным строчкам.

И пока многолико клялись,
а потом многолетне прощались
те, кто в главные объявлялись,
кувыркаясь на полном скаку-
трое выбрались и добрались
потихонечку к вечерку.

Непросчитанною дорожкой
по невыпрошенной судьбе  
потихонечку, понемножку
тоже чапаю сам к себе.

    Семье Заволокиных

                              1

Что за мутные бредни слепых -
мы накликали липкий туман!

Заволокины ищут живых -
предъявить озорство небесам.

В охранённый от бесов простор
заманить не распроданный дух
дядек,бабок,парней,молодух -
отзвенеть,отмолить приговор!

Отзвенеть, отмолить,отплясать,
переборов раздать кружевных,
перед Богом себя доказать -
Заволокины кличут живых.
Заволокиным есть кого звать!

                              2

Беспечность вечности случайно приоткрыло
просыпанное сквозь листву светило
в душистое молчание лужайки
и бабочек неспешных благодать.

Нечаянно, легонько, не внарошку,
забывшаяся вдовушка-гармошка,
весёлая блядушка-балалайка
меня учили это подмечать.

      Алле Реутовой

                               1

Горя было мало?
От всего устала?
Странная такая — не пойми чего -
над пустыней пустотою зависала,
а,перемещаясь,ускользала -
убегала ни к кому ни от кого.
Странная, нездешняя такая …

Прожила -  в живых  не побывала,
как на лавке в скверике дремала,
когда осень перезагружала
перепутанное  правками бытьё,
уличалась лишь рефреном — Алла,
чёрной прядью на строку стекала,
что с ней и зачем -не понимала,
как и все поэты до неё.

Падчерица певческой  России,
в болтовне сквозная тишина -
отпустили или искусили?

Не таких как ты превозносили,
средь столиц провозгласив  пустые
не отмученные  имена.

                               2

    ПЕСЕНКА О ПУСТЫНЕ

На планете Кызыл-Кум
есть ловушка  Зарафшан ,
аккуратная такая -
 как поставили печать.
И ,когда сорвётся ум
и безумно тянет в срам,
дальний мир припоминая -
только выпить да молчать...

Лиц захлопнутые двери,
да разводы на дверях,
да зрачки в глазках застыли,
как узбеки за столом,
а в тени судачат тени,
время истолчая в прах -
что искали — не скопили
и просыпались песком.

Из запретной вышины
упадёт сюда  звезда -
даже  крохотной,с песчинку,
в тех пустотах места нет,
обожжённой тишины
не расплющат поезда,
где бесследно исчезает
даже самый сильный след.

А начнёт чего хотеться -
лишь дорогу перейти,
а уж там не отвертеться -
крупно памятью плати.
День-другой унылой муки -
выдать золото за жесть,
миражу протянешь руки
и забудешь, кто  ты есть.

Вектор спрячут, ветер скрутит -
над прожорливой золой
запылённый парашютик
раскачает груз живой.
Над планетою чужой
бесполезною порой
неприметный парашютик
опускает груз живой.

((в мутном восемьдесят пятом
тот узбекский полигон
для российских ноль десятых
испытал тотальный сон.
По покорности расплата.))

       ПАМЯТИ ПОЛИЩУК

                               1

Мой год был в каждом жесте
нескладной красоты -
не надо шастать вместе,
чтобы добиться чести -
объединить черты.

Все роли - поневоле,
а жест - от костяка,
в предъявленном пароле
исповедальной волей
раскроется рука.

Не надо шастать вместе
и тыкаться плечом,
когда врождённой честью
в заложники учтён.

Раз вирус неслиянья
нашёл для выживанья
свой тайничок  в тебе -
напрасные  старанья
просить существованья
в проверенной судьбе.

Прощай, красотка Люба,
как серебрится след
неправильного чуда
над свалками примет.

Прощай,голубчик Люба,
не пойманным — родня,
там, за ДЕВЯТЫМ КРУГОМ,
шепни и за меня...

                               2

Ворон-грех и Ворон-гений,
ворон-память и побег -
и в застенках, и на сцене
одинок на полный век.

Древний ворон-математик,
вещий ворон - русский врач -
их сестра в прощальном платье
в непускающей палате
кровососам всех удач,
не выгадывая, платит,
пряча от случайных плач -
Воронам нельзя иначе.

                                                 Светлане Немоляевой

До самой эпотажной её роли
от первой роли — мог я различать
в себе — неловкость трогательной боли
и тёплую потребность защищать.

Хоть грим, хоть крик — а всё равно без кожи
и вся в глазах — хоть словом не греши,
да можно ли назвать, на что похоже
не спрятанное таинство души...

(Стрельнут контрольно, сгексагенят зданья
и — имидж всей харизмы — на экран.)

В глазах Светланы светится послание,
что защищённость — лишь самообман,
а сила — ампутантка состраданья.

Мужики


Не офсетные герои
в нимбах пухлых облаков -
просто русские актеры:
Павлов, Глузский и Жарков.

Среди мачо и смазливых
глаз таких не раздобыть -
Табаков, Бурков, Данилов
учат жизнью дорожить.

Элегант Басилашвили,
аполлонный Козаков,
как обузу, обронили
драгоценность дураков,
и берут из-за кулисы
только жизни без чудес,
и пронзительный Борисов
их приветствует с Небес.

Отстраненность столь прилична
там, где бережна любовь,
где печалью ироничной
Яковлев тревожит бровь.

Эта ночь не станет вещей,
если не отыщет слов,
где развалится вкуснейший
неразгаданный Панков.

В сапоги культи управив,
к бездне развернув баркас,
неподдельный Луспекаев
виновато смотрит в нас.

Никогда не жаль патроны
в манекены пострелять -
был бы правильным Леонов,
кто б заставил зарыдать?

Заревел - и что ж такого -
вот и я теперь живой,
и под взглядом Броневого
нечто чую над собой.

Коньячку себе отмерю,
лишь бы выдюжить суметь,
как бездонный Евстигнеев
в Плейшнере встречает смерть.

Послежу, удвоив дозу,
серебро стрекоз в окне -
и таинственный Филозов
скупо улыбнется мне.

Где в дыру меридиана
параллель не протечёт -
город лиц Джигарханяна
демографию спасёт.

Огранивший мощь Ульянов,
Лапиков, во всем живой -
без подделок и изъянов
выйдут в пьесе безымянной,
потому что неземной.

К ним сквозь Русь
пронёс Тарковский
Кононова, как свечу…

Вот и все мои наброски…
………………………. -
точек долгою полоской
о неназванных шепчу.

Шли российские актёры
под крестом предназначенья -
индикаторы позора
випоряда отупенья.

Так запомним тех, что жили,
чтобы мы хоть что-то знали,
чтоб нечаянные крылья
по утробам не пропали,

чтоб осталось небо - птичьим,
а страна - не волчьей вовсе,
чтоб накладка обезличья
не вросла из кожи в кости.

Так не отдадим секрета
сплетням темных коридоров:
чтут российские поэты
вас - российские актёры.

                                                                   Наталье
                                                                   Басовской

                              1

Как в твердь всем лечащим: не навреди,
не примани – в спасение поэтам,
в закон историку – не обмани,
не возомни над расковырянным секретом.
Не выше голоса,
не глубже якорей –
хранить себя от обобщений сластных,
смиренным дворником с метлою без затей,
найдя тропиночки поверх смертей,
сметать набухших яканий соблазны.

                              2

Не под компасом жестянкой,
не под кожу силикон –
поисковою собакой
будет след изобличён.

Предназначен, как геолог,
как ныряльщик вдаль глубин:
добывавший – зренью дорог,
объяснявший – грим и дым.

Соблазненный – не прозрачен,
а прозревший, если есть,
то распознан, и назначен,
и потрачен – из небес.

                              3

История - кухарка царская или наложница бесовская
дозатор для народных масс,
а сирым школьникам — указ с подтекстом: «фас!»?!

Реинкарнация  Ключевского, то есть,
баснословная Басовская — небес заказ
для всяких душ и глаз.

Над точностью не ставленно  закона!
Средневековья занавешенная  зона
на цвет и звук прозренью отдана,
как реставратору под копотью икона
или  - в апреле омовение окна.

Пред многовековою новизною,
смывающей недорогой наш грим,
как грубо мы повязаны виною,
внимая откровеньям скоростным.

Самый главный реж

Жил шпаликовский мальчик,
был юности невольник,
а стал законный пайщик,
наследный царский стольник.

Его весы качаются
от сцены в тронный зал –
тропиночка кончается,
где папа загадал.

Потомству наснимается,
задумчив и велик,
и всей мышцой качается
прикрыть, что не мужик.

Уже мигает лампочка,
у сказки вышел срок:
наш всероссийский папочка –
законченный сынок.

ПУГАЧЕВА НА ЕВРОСЛЕПЕ

К кому себя приревновала?!
Какая ведьма нагадала?!
Какой кидала карту сдал?!
Европе бисер отсыпала,
надеясь выкупить начало,
а в небе лампочка мигала
и намекала на финал.

У нас неслабые расклады:
распятье требуют в расплату,
за песню ставится судьба,
но разве ты не заплатила:
Пиаф умножив на Россию -
все разделила на себя.

От наших дам вполне былинных:
Юноны, Анны и Марины,
Новеллы, Беллы, очевидно,
всплакнет и двадцать первый век.
Но ты, вещунья вне закона,
зачем? Ведь там твоя корона -
как чукчам синхрофазотроны,
как папуасам петь про снег.

Там бройлерные эпохалы -
кружочки, эллипсы, овалы,
чтобы ни много и ни мало,
но аккуратно и как раз.
В России и не пьешь - с похмелья,
и тянет с ихнего веселья
пугнуть невинный унитаз.

Где хит, как шар на кегельбане,
ползет в отмеренной нирване,
залез в надутые экраны
песняк проселочных дорог -
как с денатуркою стаканы,
пошли коктейли поперек!

Мы вставили и зацепили,
и нас, конечно, не простили -
двадцать одно меню цифири
не проглотило наш прикол.
А мы Шульженку не забыли,
а мы Володю так любили!
И пусть Европу не врубили -
шампань Борисовне на стол!

Максиму Галкину

Успеха удочкой случайной
на все экраны подсечён,
глубокий, сдержанный, печальный –
приманочка на миллион.

Пред бриллиантами заколок
и всей мобильной мелюзгой
кипит серебряный филолог
на сковородке голубой.

Как выпавший из балалайки
случайный Моцарта аккорд,
взошел невыстраданный Райкин
на обожанья эшафот.

       Цеховики

                          I

               Резник

                          1

Писал вначале грамотные тексты,
потом – не очень, но внедряя ловко,
лицом – подчёркнуто похож на Блока,
а кошельком – на двести Блоков вместе.

                          2

Костюм был на всю цену лучезарен
и лучезарен лик в костюме том,
в дали от лика и костюма — он:
как все самовлюблённые — бездарен,
как все бездарные —  самовлюблён.

                          II

            Дербенев

Поэты на текстовиков
всегда смотрели свысока –
взгляну издалека,
опомнюсь и покаюсь:
у Дербенёва – тёплая строка
потеребит по-детски за рукав,
и не хитрит, за нотами скрываясь.

               Пригов

По-брюсовски пошла интрига —
реинкарнируя пролог,
сам стопудовый Дмитрий Пригов
домкратом вздыбил потолок.

Когда тебя не выбрал Бог,
но жаждешь сладостного мига —
забей заряд потуже в фигу
и целься в Запад и Восток.

Когда не суждено взлететь,
но так зудит, что не стерпеть,
как хочется парить над всеми —

наследуй богоборца след —
стань главным, и в шкафу скелет
найдёт покой. Такое время.

               Д. Быков

                              1

Твой труд не отдаёт понтами дилетанта,
но выдаёт вальяжный говор твой
и снисходительною наглецу таланта,
и просто наглость крысы тыловой.

                              2

Вскормлен грудями музы успешности,
в скольких каналах его рассмотрели:
из где-то и как-то бальзаковской внешности
выбрался Жирик, на самом деле.

   Многодесятники

                              1

Они полакомились жизнью,
теперь обнялись перед смертью,
им поздно говорить про что-то –
они глядят лишь друг на друга.

Они двоились и дразнили,
вкушая прежних, запрещённых,
запечатлев восторги кухонь,
………………………………… –

сейчас обнялись перед смертью.

Судьба прогнувшихся талантов
про несгибаемость талдычить,
грузить на встречах мемуарных
о смертных страхах на пути.

Вслед им зашедшая незрячесть,
во всем в плену имен пиарных,
кружку объятий поминальных,
не тронув вывертов прощальных
статьей приписок криминальных –
подаст под хлопанье уйти.

                              2

И те, и эти –
выходили стадом,
и тем, и этим
прилипая к главным.

И те, и эти,
опершись на злобу,
и так, и этак
ложь приумножали,
пришедшим гордо предъявив хворобу,
куда из одиночества сбежали.

И в том, и этом
тем неразличимы,
что открывались,
спрятавшись за спины.

                              3

      На смерть проекта

Предтечей всех благодарю, что были,
но горько не люблю за то, что лгали,
потомству вы немало сохранили,
но рядом с важными –
не меньше потеряли.

Да, вы гортани чьи-то пробудили,
встряхнув, как Карло куколку за плечи,
но, искушая, не предупредили,
что главных возлюбили – муз не меньше.
Средь соблазнённых вами –
выживших немного,
уходят по углам, как неликвид в списанье,
и там, где зажигала искра Бога,
лукавый тешится дымами догоранья.

И чести подневольное наследство,
и дармовые звёздочки в окне
нотариально отвергает детство
в несоблазнённой памятью стране.

Им дали многое:
и поводок с крыльцом,
и на кого тут «Фас!» на ушко подсказали –
натасканные на войну с отцом,
свою судьбу, как мосолок, сгрызали.

                              4

Поэзии Гапоны даровитые,
российской музы первачи - Азефы,
электролампочки по цоколь сытые -
приманочки оплаченного света.

Ну вылезли, по немогу прославились,
ну получили дачи и спец-кушанья,
чужими бедами подзатоварились
и, как в парфюм, в чужую честь надушены.

Чужая совесть напоказ крепка,
влажна желаньем цепкая рука.

                              5

             ...и прочим

Вас были тьмы, и тьмы, и тьмы,
прожрали денег - олигарх заплачет,
но ваши напряжённые умы
не зря по всей стране поставили дымы:
сегодня книга ничего не значит
(понты вновь прибывших –
не растворитель тьмы).

     К сайту петербургской поэтессы,
             последнему в каталоге.

Ещё не внучка, уже не дочка,
её сайт — шестьсот шестьдесят,
его рейтинг — ноль,
израсходована отсрочка —
с утра в юдоль,
т.е. туда, где зарыта натальная строчка.

А там — по иглам трав, по камням —
ступай, босоножка,
т. е. там — дорожка,угодная небесам,
без указателей по углам,
где слава и срам перепутались в спам —
приими и выживи хоть на немножко.
Зачем? Знал бы сам...!

Но там, где уже не найдёшь ответ,
увидишь — «Здесь был полоумный дед!».

Гении умом не отличаются -
жизнь у них ни как не получается,
ни чему они не обучаются -
прут, не разбирая, через век,
никчемушние и неугодные,
ни при чём и всё же несвободные
и так славно социально непригодные,
что не достойны пенсии калек.

Вечно неумытые, лохматые,
пред роднёй и властью виноватые,
свои ногти праздно огрызающие,
драный свитер пеплом прожигающие,
всем психодиагнозам доступны,
к всяким извращениям готовы -
все они пожизненно преступны
тягой расчленять первоосновы.

Где уж им  с народом резонанс
истинной ликвидностью талантов,
но, поскольку, встряли промеж нас -
БЕРЕГИТЕ ДЕТОК ОТ МУТАНТОВ!

Что слава?! Оставим её
неуверенным в себе слабакам.

На тополях тусуется вороньё,
на шее - ветра аркан.

Пришибленный дворик сумел накопить
добычу со всех дорог,
и если пришла пора раздарить –
зачем подбирать предлог.

Пускай вывозят, чего уж там,
прозрачней в небо смотреть,
а слава – детям и слабакам:
воздастся первым по их мечтам,
вторым – чтоб себя терпеть.

В год оный. В день близкий.
В дарованный Богом час
русский поэт,
Эммануил Исаакович Виленский,
приветствует вас.